бокс

Этот текст – шанс побывать в голове боксёра-наркомана Эдвина Валеро, который мог запросто уронить в ринге Мэнни Пакьяо. Только он предпочёл нокаутировать свою жизнь.

***

Пронизанный лунным светом туман, покрывавший пик Эспеджо, завораживал Эдвина. Старый фуникулёр, скрипя несмазанными механизмами, поднимался всё выше, а подросток продолжал с интересом рассматривать гигантские полотна, которыми раскрасил макушку горы неведомый художник.

Эдвин представлял себя могучим Эспеджо, седовласым монументом, который возвышался над людьми тысячелетиями, с высока оценивая их жалкие потуги на жизнь, столь скоротечную и, чаще всего, бессмысленную.

Порой он ощущал точно такой же туман в голове, приятно обволакивавший мысли, поднимавший его в небо, к ангелам, которых он никогда не встречал в полукриминальном венесуэльском штате Мерида. Чаще всего это происходило, когда он выпивал добрую порцию кокуи – приторно-сладкий ликёр быстро просачивался в голову мальчика, придавая жизни смысл; ещё сильнее видения накатывали после употребления кокса, хотя случалось это редко, поскольку достать порошок в грязных подворотнях Эль-Вихии или Болеро-Альто, где мальчишка вынужденно ошивался, в его юном возрасте было почти невозможно.

Он снова вспомнил Чику и тихо застонал, схватив флягу, чтобы сделать глоток кокуи. Туман в его голове стал кроваво-красным и вёл теперь Эдвина вовсе не к ангелам, а к боли, туда, где ему было даже привычнее и приятнее, хотя он и не желал себе в этом признаваться.

В который раз он прокрутил в голове всё, вплоть до мельчайших подробностей. В тот день, когда Чики не стало, шёл сильный дождь, но дворняга, натянув поводок, тащила Эдвина по улице, радостно лая и подставляя свой шершавый язык под капли.

А потом на их пути возник Эдуардо. Школьник-переросток, коренастый, злой как раненый бык. Его частенько избивал отец-алкоголик, а он в ответ избивал всех остальных. Эдуардо стоял возле своей хибары, глаз его заплыл после смачного удара отца, и это был словно знак «стоп» на дороге. Чика, увидев крупную фигуру, громко залаяла, вновь натянув поводок, чтобы подобраться поближе.

Эдуардо всё делал молча. Скинув капюшон с реповидной головы, он оскалился, схватил крупный булыжник и размозжил Чике голову, как орех. Затем несколько раз пнул её обмякшее тело тяжёлым ботинком со стальным мыском. А после расправы повернулся к Эдвину и, прищурившись, стал ждать. Вокруг Чики растекалась кровавая лужа, с ней было всё кончено. Оставался вопрос, что будет делать Эдвин.

Решение тот принял рефлекторно. Эдвин был в два раза мельче убийцы Чики, но смело кинулся на него. Мальчишка не почувствовал ни один из пропущенных ударов Эдуардо, которыми мерзавец осыпал противника. Всё, что хотел сделать Эдвин – добраться до горла верзилы и заставить его сомкнуть веки навсегда. Он очнулся лишь, когда к его виску приставил ружьё полуголый мужик ростом с башенный кран.

Из пасти Эдуардо раздавался предсмертный хрип, его красные, безумные от страха глаза вываливались из орбит, но пришлось отпустить паскуду.

– Открой хайло, говнюк! – забрызгал слюной отец Эдуардо, а когда Эдвин исполнил его приказ, засунул туда дуло ружья. Худой палец с изгрызенным ногтем напрягся на курке и готов был совершить движение, которое оборвало бы жизнь Эдвина. Внезапно он почувствовал, что очень хочет жить, что ему ещё так много нужно сказать этому миру, хотя раньше он часто задумывался о тщете всего, что с ним происходит. Но сейчас, на пороге смерти, он понял, что не хочет умирать.

– Папа, вышиби ему мозги, – захрипел Эдуардо, пытаясь встать. Поверженный великан жаждал, чтобы за него отомстили. Но вместо этого отец вынул дуло изо рта подростка и наотмашь ударил сына прикладом, отчего тот снова повалился в грязь.

– Ты – позор нашей семьи, даже такой тощий глист умудрился сразить тебя, ублюдок, сделать тебя посмешищем! – орал мужик, пиная сына, а Эдвин смотрел на его широкую, усыпанную татуировками спину, тёмно-коричневую от бесконечной работы в полях, на солнцепёке.

Наваждение длилось недолго – опомнившись, он схватил Чику и побежал домой, чувствуя, как слёзы перемешиваются с каплями дождя. Во дворе он взял лопату и, не обращая внимания на боль во всём теле, быстро выкопал яму, куда положил Чику и произнёс молитву.

Вместе с любимой собакой он хоронил своё детство, ушедшее в тот дождливый день безвозвратно.

***

Эдвин быстро шёл по закоулкам Эль-Вихии к автобусной остановке до Болеро-Альто – все фрукты он с успехом продал на рынке, и теперь в кармане приятно бренчали боливары. Пришлось как следует поторговаться, так что во рту пересохло, но зато мать не даст ему ремня и, может, даже угостит на ужин чем-нибудь вкусным.

Эмпанадос – вот о чём он думал не переставая. Фирменные мамины блинчики с мясом всегда были его фаворитами в гастрономическом отделе мозга, вот только навряд ли он получит их в ближайшее время – мяса в его доме давно уже не водилось. В лучшем случае он зарабатывал тамале, кукурузную лепёшку, в которую мать иногда добавляла сыр, и то лишь когда была в приподнятом настроении. Но с тех пор, как отец бросил семью и сбежал к другой женщине, это случалось редко.

 Штат Мерида

Уже смеркалось, и Эдвин чувствовал недобрые взгляды из подворотен, но сдерживал негативные эмоции. Он представлял себе, что страх – это демон, которого нужно загонять куда подальше, а если научиться справляться с ним, то можно стать кем угодно. Парень давно понял, что трусы долго не живут в Мериде, штате, где любому могут снести дробовиком полбашки просто так, от нечего делать. Эдвин лично видел, как проливалась кровь в барио. Прямо на его глазах однажды сцепились две банды, а когда слетевшие с катушек гангстеры закончили свои грязные дела и разошлись, в пыли дороги лежал мёртвый человек. Эдвин вышел из кустов, подошёл к трупу, присел на корточки и долго-долго смотрел в застывшие голубые глаза крупного мужчины с уродливым шрамом на щеке. В руке голубоглазый сжимал нож, обагренный чьей-то кровью, вот только острый металл не сберёг хозяина. Эдвин решил забрать нож себе и теперь всегда носил его с собой.

Возвращаясь домой с рынка, парень ощущал приятный дурман от кокуя, которым его вновь угостил Луис, старьёвщик, сильно любивший бананы. Однажды мать, учуяв запах алкоголя, задала Эдвину серьёзную трёпку, но вкус напитка был так приятен, как и его воздействие на мозг, что мальчишка часто забывал о предостережениях матери.

В этот раз он снова выпил и потерял бдительность, не заметив слежку от самого рынка.

– Эй, cabron, бабки есть? – услышал Эдвин басистый голос за спиной и почувствовал, как две сильные руки сжали его туловище. – Маленькая тварь, если пикнешь, я тебя разорву на части и скормлю твои внутренности свиньям.

Одна рука потянулась вниз и стала шарить по карманам, забирая выручку. Он чувствовал на затылке тяжёлое дыхание и вспоминал слова молитвы, понимая, что деньги – не единственное, что может интересовать отморозка.

– Merde! – заорал он, пересчитав монеты. – Тут и на пару грамм кокса не хватит, гнида! А, ладно, расплатишься телом.

Удерживая Эдвина одной рукой, он стал расстёгивать ширинку. И тогда парень, изловчившись, воткнул ему в бок нож по самую рукоятку. Как только медвежьи объятия ослабли, он вырвался, и, собрав рассыпанные боливары, побежал со всех ног так, как не бегал никогда раньше. Улица сменяла улицу, а Эдвин всё вспоминал тот момент, когда всадил нож и ощутил тёплую кровь на ладони. Он продолжал бежать, даже когда стало понятно, что его никто не преследует. Ему казалось, что все демоны, жившие в аду, вылезли из своих нор и преследуют его, чтобы забрать к себе в логово. Возможно, за его голову только что назначили цену.

– Дорогой, ты продал все фрукты? – с порога спросила у сына Мария Элоиза, забирая корзинку и деньги. – Вот умница!

Добытчик стоял перед ней и улыбался. В кармане Эдвин крепко сжимал лезвие ножа, и теперь кровь мальчишки смешалась с кровью подонка, посмевшего посягнуть на его честь.

*** 

– Сейчас мы и увидим, кто ты такой, – ухмыльнулся Пако. – Буду бить тебя по роже, пока не сниму скальп. Посмотрим, каково твоё нутро, cabron.

Они находились в лесу, их окружал туман Эспеджо. В прохладной дымке мелькали силуэты подростков. Все они подчинялись Пако и ждали скорой расправы над наглецом, который посмел оскорбить вожака. Они бы растерзали Эдвина по одному приказу Пако, но тот решил разобраться с ним сам. Выбирать место битвы он великодушно предоставил сопернику, и тот назвал идеальный вариант. Если что, труп можно было закопать прямо в лесу, и никто не догадался бы искать его здесь.

Пако знали как зверя, который участвовал в самых кровопролитных дворовых драках. Он пускал в ход кулаки чаще, чем завтракал. Его костяшки давно сбились, а зубы уже сейчас, когда ему было тринадцать, блестели золотом.

Взглянув на Эдвина, Пако сразу понял, в чём его отличие от остальных. В глазах мелюзги не было страха, только ненависть и жажда крови. Пако показалось, что он смотрит в зеркало. И это был смертный приговор для Эдвина – Пако не мог стерпеть, чтобы в Мериде жил его брат-близнец.

Эдвин достал флягу и отхлебнул рекуэлы – в этот раз он попросил Луиса снабдить его чем-нибудь покрепче. Отшвырнув флягу, он первым побежал на Пако, но тут же был сбит с ног апперкотом.

Пако повернулся к друзьям и вскинул руки, требуя оваций. Обычно после такого удара его противники вставали не сразу, но Эдвин вновь не чувствовал боли, он просто вскочил и начал молотить Пако, на мгновение упустившего контроль над ситуацией.

Проблема Эдвина заключалась в том, что Пако тоже не чувствовал боли, когда кто-то уязвлял его гордость. Подросток из толпы бросил ему кастет, но Пако брезгливо отшвырнул его в сторону и начал избивать Эдвина. Он знал точно, куда надо бить, как надо бить, но после каждого сокрушительного удара противник поднимался и пёр на него, как неуёмный, взбесившийся бык с торчащими из туловища пиками на фестивале Ферия дель Соль.

Через полчаса глаза Эдвина вздулись как шары, изо рта хлестала кровь, несколько раз после тумаков Пако раздавался хруст в грудной клетке, но он упорно поднимался, чтобы наносить ответные удары.

Вскоре Пако утомился. С его кулаков сошла кожа, так неистово он бил Эдвина. Впервые за много лет Пако испугался – но страх был не от физической боли, которую он по-прежнему презирал. Он испугался того демона, что сидел в щуплом наглеце. Пако знал, что никто из тех, с кем он дрался, не смог бы выдержать такого избиения, да что там говорить, многие уже просто валялись бы у его ног без признаков жизни. Он по всем параметрам превосходил Эдвина как уличного бойца, но тот бесконечно вставал и бесконечно наносил свои, куда менее акцентированные удары.

Его парни, которые ещё недавно улюлюкали и ядовито комментировали каждое движение Эдвина, внезапно притихли. Драка шла в полной тишине, можно было услышать только прерывистое дыхание бойцов.

Эдвин уже ничего не видел перед собой, но включил внутреннее зрение. Он чувствовал, как его телом управляет чужой разум, оно ему не подчинялось.

Древние мысли пятисотлетнего индейца из племени тимотокуика наполнили его голову. «Держись за свою землю, за свою территорию, за своё тело, за свою душу, за свою честь!» – услышал он грозный клич, и, вскочив в очередной раз, пригнулся после слишком прямолинейного удара подуставшего Пако и, подобравшись к его голове, саданул в висок, вложив все оставшиеся силы.

Пако вскрикнул и упал – сначала на колени, потом головой вниз. Эдвин присел на корточки, приподнял его голову за волосы и приставил лезвие ножа к горлу. В этот момент раздались хлопки – подростки молча аплодировали ему, а он смотрел в мутные глаза Пако, который не просил пощады, а просто улыбался ему, одними губами прошептав: «amigo».

Прежде чем потерять сознание, Пако поймал себя на мысли, что Эдвин никакой ему не брат-близнец. Он сильнее его, и намного. А это значит, появился ровесник, которому придётся подчиняться.

У его банды появился новый вождь.

***

– Парень, скажи, ты вечно будешь продавать подержанные велосипеды? – нахмурившись, спросил Эдвина его работодатель Хуан. – Наверное, ты удивишься, но я наводил о тебе справки. Оказалось, ты был таким дураком, что бросил школу… Почему? Тебе же было тогда всего двенадцать лет!

– Не твоё дело, приятель, – процедил сквозь зубы Эдвин, рассматривая черноглазую девочку с двумя плетёными косичками – ей очень нравился трёхколёсный велосипед, вот только денег на него у нищих родителей не было. И каждый вторник она приходила в магазин одна, чтобы просто посмотреть на велосипед, прикоснуться к рулю, рукоятки которого были покрыты приятной на ощупь резиной.

Таких детей, как она, мечтавших о чём-то, но лишённых шанса получить желаемое, он видел уже столько, что сердце зачерствело, и девочка лишь раздражала его. Он давно хотел кинуть в неё что-нибудь, крикнуть, чтобы она убиралась и благодарила родителей хотя бы за то, что они когда-то потрахались и подарили ей жизнь. Пусть хоть такую.

– Ты понимаешь, что улица засосёт тебя, ты станешь бандитом и однажды окажешься в тюрьме, где и наступит бесславный конец твоей жизни?! – убеждённо вещал Хуан, схватив Эдвина за подбородок и пристально глядя ему в глаза. – Скажи правду – зачем ты бросил школу? Это был единственный билет в нормальную жизнь, но ты его просрал!

– Я не мог больше заставлять себя заниматься ерундой! – вырвавшись из рук Хуана, признался Эдвин. – Взять хоть этот грёбаный английский – ну зачем он мне нужен? Я не хочу, чтобы мои мысли на родном языке смешивались со всяким дерьмом! Для меня существует только испанский, и точка. Я это тысячу раз говорил Марии Элоизе, но ей плевать на мои желания. Что ж, мне стало плевать и на её сраные мечты. Я решил ходить в секцию по тхэквондо, заниматься настоящим мужским делом, а не сидеть за партой с кучей дебилов, которые наивно полагают, что когда-нибудь станут адвокатами или врачами… В нашей дыре участь большинства из них – сточная канава. Есть только одна вещь, что ценится в Мериде, и это стальные кулаки. Всё остальное обман и мираж.

– В итоге всё упёрлось в деньги, поэтому ты забросил и тхэквондо, насколько мне известно, – задумчиво проговорил Хуан. – Знаешь, я когда-то тоже сбежал из школы и выбрал бокс. О крепости моего удара ходили легенды. Помнишь того ублюдка, который хотел украсть велосипед на прошлой неделе? Ты ещё удивлялся, как я умудрился одним ударом лишить сознания такую тушу. Что ж, вот мой секрет.

– А можешь меня научить? – в глазах Эдвина появился такой же блеск, какой был у малышки, разглядывавшей велосипед.

Хуан вздохнул, молча достал бумажку и написал адрес.

– Это зал имени Франсиско Родригеса, человека, которым я когда-то мечтал стать, – сказал он печальным голосом. – Не хватило таланта… А вот Родригес был бесподобен, я ходил на его бои, видел, как он ловил кураж, и тогда кости соперников трещали. Знаю, у тебя много братьев и сестёр, а у Родригеса их было четырнадцать! Конечно, ему пришлось самому искать свой путь. Он не умел ни читать, ни писать, но бил как бог и завоевал для великой Венесуэлы олимпийское золото, историческое. Зал его имени – хороший, просторный, там висят плакаты Родригеса. Теперь, когда ты знаешь его историю, они могут тебя мотивировать… Если понравишься тренеру, будешь жить прямо в зале. Но учти, он сдерёт с тебя несколько шкур. И конкуренты надают тебе по мозгам. Драться с профи и на улице – не одно и то же, поверь.

– Я увольняюсь, – объявил после минутного размышления Эдвин. – Спасибо за всё и удачи!

Франсиско Родригес на марке

Уходя, он нагнулся к девочке и что-то прошептал ей. Она забилась в истерике, и Хуан потом ещё долго её успокаивал. С тех пор малышка больше никогда в его магазине не появлялась, а велосипед, который так ей нравился, не достался никому и превратился в металлолом.

***

– Меня зовут Оскар Ортега, и я тренер в этом прекрасном зале, где боксируют только настоящие мужчины, – представился хмурый старик в кепке, когда Эдвин подошёл и спросил, что нужно сделать, чтобы стать новым Франсиско Родригесом. – И учитывая, что у меня есть кое-какой опыт в этом деле, скажу сразу – нихера ты не станешь олимпийским чемпионом, мудозвон. Нет, вы только гляньте, приходит какой-то долбаный клоун, который считает, что он станет новой надеждой Венесуэлы. Ты хоть понимаешь, что это значит – быть Франсиско Родригесом? Тебе придётся не только кулаками в ринге махать. Тебе придётся стать целой страной, быть человеком, который олицетворяет собой всех нищих, полумёртвых, отчаявшихся венесуэльцев. Для них Франсиско Родригес – единственная ниточка, которая ещё связывает их с реальностью и не даёт свести счёты с жизнью.

Он схватил Эдвина за грудки и поднял над собой, после чего хорошенько встряхнул.

– Запомни, салага, – ещё раз сделаешь подобное заявление, и я вышлю тебя по частям мамочке с папочкой, – крикнул он в лицо ошеломлённому Эдвину. – Тут тебе не цирк, мы все – серьёзные люди, которые много вкалывают, а не языками чешут. Ты можешь ставить перед собой цель, она даже может быть амбициозной, но не смей говорить об этом, не доказав, что ты чего-то стоишь.

– Дай мне любого твоего бойца, и я начищу ему морду прямо сейчас, – взвыл Эдвин, которого давно так не унижали. – Хочешь, я и тебя отпизжу, cabron!

– Рано тебе в гроб ложиться, – фыркнул Оскар. – Я не позволю тебе драться, пока не увижу, что ты достаточно натренирован. А до тех пор никаких спаррингов. Скажи, где ты живешь?

– В Болеро-Альте…

– Забудь о семье в таком случае, – отмахнулся тренер. – Это слишком далеко. Будешь жить прямо в зале, о еде не беспокойся. Пиши весточку семье, предупреди, что попал в плен к маньяку. У меня не курорт, ты получаешь еду и кров, взамен я забираю твою личную жизнь. Ты будешь делать только то, что я тебе говорю. Быть может, тогда из тебя выйдет толк.

– Только что вы отчитывали меня как мальчишку, а теперь готовы пойти ради меня на такие жертвы – в чём смысл? – развёл руками Эдвин.

– В том-то и дело – ты и есть мальчишка, но, в отличие от других, хочешь стать мужчиной, а не размазнёй, охотно подставляющей зад под пинки, – объяснил Оскар. – Ты готов был драться с моими парнями, а не уполз, поджав хвост после нападок. Считай, ты сдал экзамен, доказал профпригодность. Итак, я посмотрел твою голову, теперь мне нужно оценить твои руки.

– Когда можно начинать, тренер? – настороженно улыбнулся Эдвин.

– Не торопись мутузить грушу, сынок, – рявкнул Оскар. – Сначала я тебя предупрежу. Знаешь, что главное в боксе? Режим. И, сука, если я только узнаю, что ты нюхаешь кокс или балуешься алкоголем, сотру в порошок. Я серьёзно. У нас тут есть комнатка для таких случаев. Я привяжу тебя к стулу и заставлю своих чемпионов бить тебя, пока не потеряешь сознание. Но и потом тебя будут молотить. А закончат с восходом солнца. Мне начхать, чем ты там занимаешься за пределами зала, я даже готов буду отмазать тебя, если что. Но если будешь филонить или нарушать режим, я лично прослежу, чтобы тебя доставили в морг. Если ты кивнёшь, то примешь мои условия, и для начала я тебе объясню, чем джеб отличается от апперкота, а потом и до груши дойдём!

Эдвин кивнул.

***

– Вы двое, идите в гараж, на стрёме пока всё чисто, – приказал Эдвин парням из банды. Он сжимал в руках двустволку, карауля у забора.

Сторожевого пса пришлось прикончить, используя метод Эдуардо. Охранник лежал рядом, его рука покоилась на кобуре. Эдвин вырубил мужика длинным крюком – теперь он любил давать точное определение всем ударам, что применялись им в стритфайтах.

Парни выкатили из гаража три новеньких байка, один из которых выбрал себе Эдвин. Это был огромный мотоцикл с широким рулём и мощным двигателем. Анхель протянул ему шлем. Черты лица Эдвина тотчас исказились – он сжал кулак и ткнул им в грудь Анхеля так, что тот отскочил на метр.

– Ты думаешь, я девчонка? – вскрикнул он, пылая безумными глазами. – Ты думаешь, я боюсь умереть? Знаешь, что я ненавижу в любительском боксе? Этот долбаный шлем! Он бесит меня, каждый раз, выходя на ринг, я хочу сорвать его с себя, сорвать его с соперника. Пока мы прячемся за ними, это не мы, а жалкие трусы. С мотоциклами то же самое! В шлеме я чувствую себя последней гнидой. Когда мы набираем скорость, только без шлема можно ощутить свободу, а самое главное – ветер, ласкающий лицо. Ты меня понял, Анхель?

– Да, Эдвин, ну что ты так кипятишься… – кивнул тот и сам скинул с себя шлем. Его примеру тотчас последовал Рикардо.

– Вот, совсем другое дело, choros! – поднял большой палец вверх Эдвин. – Мы – матёрые воры, на крутых байках. Разве не круто?

С первобытным криком они рванули по улицам Эль-Вихии, мысленно считая выручку с продажи новеньких байков.

Это был тихий, погожий денёк. Эдвин мчался по широким проспектам, мимо привычных венесуэльских домов с оранжевой черепицей. Мальчишки в рваной одежде с завистью провожали его взглядами. Эдвин упивался своей безнаказанностью и властью – с тех пор, как он выиграл национальный чемпионат в своей весовой категории, местные его боготворили, а Оскар отмазывал от любых обвинений полиции.

Недолго думая, он выхватил двустволку и выстрелил в воздух. На мгновение ему показалось, что он слышит где-то позади рёв полицейских сирен, но тот существовал лишь в его воображении.

Эдвин настолько потерял бдительность, что прикатил байк прямиком в зал и спрятал его в одном из складских помещений, вместе с огромной сумкой, куда его напарники сложили всё наворованное в гараже. Наутро на его запястьях сомкнулись наручники.

Шли дни, но никто не приходил, чтобы освободить его. Он чувствовал, как внутри нарастает гнев, который становилось всё сложнее сдерживать. Ему требовалась разрядка, и он сгоряча колотил по стене, разбивая штукатурку. Однажды в камеру зашёл полицейский и принялся избивать его дубинкой, пока кровь не потекла из ушей. Эдвин приложил немало усилий, чтобы не дать сдачи, понимая, что кто-то решил проверить его на прочность – если сломается и побьёт представителя власти, то придётся провести за решёткой куда больше времени.

Наконец, пришёл Оскар, и его освободили. В зал ехали молча, а там тренер уже дал волю чувствам – поволок его в ринг и подал знак парню из тяжёлой весовой категории, старше Эдвина на несколько лет, пройти вслед за чемпионом.

– Бей его без перчаток, эта гнида заслужила, – заорал он, наблюдая, как начинается неравная схватка. – А пока тебя бьют, дружок, расскажу, что произошло. Тебе должны были дать пятнашку, то есть, это был бы конец, понимаешь? Тебя спасло только одно – что ты несовершеннолетний мудак. Но в следующий раз это уже не прокатит! Я как-то сказал тебе, делай что хочешь за пределами ринга, но ты понял это слишком буквально, придурок.

Оскар отвернулся от ринга и стал смотреть на плакат с Франсиско Гонсалесом.

– Я мечтаю сделать из тебя суперчемпиона, парень, – заговорил он под звуки плотных ударов. – У тебя прекрасные перспективы. Иногда мне страшно присутствовать на твоих поединках. Страшно не за тебя, а за тех парней, которых ты превращаешь в фарш. Твой удар левой феноменален. Боюсь, даже Гонсалес в твоём возрасте был слабее. А знаешь, что самое потрясающее? Ты талантлив от природы, ты боксёр, о котором мечтает любой тренер. И я очень рад, что однажды ты пришёл именно в мой зал. Я вкладываюсь в тебя, ты один из моих любимчиков. И в то же время, Эдвин, я тебя ненавижу. Как человек ты никто. Гниль! Я вижу тебя насквозь. Ты ничуть не лучше всех этих шакалов, которые рвут друг друга на части, когда на улицах Мериды темнеет и мир катится к чертям. У тебя нет тормозов, мой мальчик, ты слишком непредсказуем. Но я взываю ко всем богам, молю тебя, будь законопослушным гражданином Венесуэлы, сосредоточься на боксе! В конце концов, ты можешь выплёскивать свою ненависть ко всем, кто тебя окружает, там, в ринге, этого должно быть достаточно. А если нет, в крайнем случае иди на улицу, бей там убийц и насильников, ведь ринг для тебя – это весь мир. Чёрт возьми, не заставляй меня больше вытаскивать тебя из тюрьмы, каждый раз делать это становится всё сложнее!

Он повернулся и взглянул на Эдвина – тот стоял, поставив ногу на поверженного соперника. На губах его застыла улыбка, обжигающая, как кислота.

– А знаешь, тренер, мне кажется, тюремная стена сделала мой кулак крепче, – ухмыльнулся он, и из носа его хлынула кровь. – Скажи своим ребятам, чтобы убрали тело, очнётся эта свинья нескоро, уж поверь.

Оскар сжал губы, сам выскочил в ринг и, подойдя к Эдвину, ударил его в голову. Ученик упал и, моргая, смотрел на своего учителя.

– Говнюк, когда-то я сам был шикарным боксёром, пока однажды не попал в автокатастрофу, и тогда я стал тренером, – ледяным тоном говорил Оскар, пока Эдвин поднимался, утирая с губ кровь и смотря на наставника шальными глазами. – Через меня прошло столько классных парней… Они завоевали кучу национальных и международных наград, а позже стали священниками, врачами, генералами, юристами. Людьми! Но ты… Ты способен стать лучшим. Если только сам себя не загубишь, Эдвин. Я хочу, чтобы ты понял одну простую вещь. Твой самый главный враг в этой жизни – не гангстер с ружьём на улице, не противник в ринге, какими бы титулами он ни обладал, не полицейский, жаждущий упечь тебя за решётку. Ты сам себе враг, Эдвин, самый жестокий и беспощадный. Я обещаю, что каждый день буду молиться за твою душу…

– Пошёл ты в жопу, тренер, – сплюнул Эдвин сгусток крови и, проходя мимо Оскара, толкнул его плечом так, что тот упал. – Я сам позабочусь о своей душе, твоё дело учить меня боксу.

***

Эдвин молча шёл рядом с девушкой, которая его совсем не интересовала. Она что-то увлечённо рассказывала, а он думал о своём, о крайней нищете, в которой погрязла его семья. Всё детство ему приходилось вертеться, чтобы выжить, никаких радостей, никаких семейных ужинов с шикарными столами, полными яств.

Когда спутница стала говорить ему о тех же проблемах, он презрительно ухмыльнулся.

– Зато у тебя есть tetas, которых нет у меня, – сказал он, схватив её за грудь. У девушки на щеках проступил румянец, и она прижала его руку сильнее. Эдвин почувствовал сквозь ткань платья как набух её сосок, но лишь бесстрастно отвернулся, отняв руку.

– Gafo! – обиделась девушка, и Эдвин постарался вспомнить её имя, но не смог. – Другие отдали бы жизнь, чтобы оказаться на твоём месте, красавчик. Кстати, мы пришли. Скажи что-нибудь моей младшей сестрёнке Дженни, она на балконе, машет тебе – значит, понравился.

Эдвин угрюмо поднял голову, но тут же почувствовал, как сердце застучало. С балкона на него смотрела ещё совсем девочка, но как же она была восхитительна – чёрные как смола волосы падали ей на кроткие плечи, милая улыбка озаряла лицо, будто вечернее солнце вдруг вспорхнуло из-за горизонта, чтобы ласково попрощаться.

Мрак его души всколыхнулся, отошёл, он ощутил прилив бодрости и поднял руку, чтобы помахать в ответ.

– Помяни моё слово, эта девочка когда-нибудь станет моей женой, – пробормотал Эдвин, после чего парня сильно ударили локтем в бок, но он даже не почувствовал, продолжая смотреть в глаза девочки, которая под его пристальным взглядом не засмущалась, а улыбка её стала ещё шире.

Спустя некоторое время Эдвин стал регулярно приходить к её дому, и тогда она спускалась к нему по пожарной лестнице.

– Costilla! – говорил он Дженнифер всегда при встрече, намекая, что она принадлежит только ему. Дженни вставала на цыпочки и целовала его в щёку, а потом шла рядом и долго болтала. Он узнал, что красотка мечтает однажды стать моделью, что все девчонки в классе завидуют её внешности, что когда-нибудь они включат телевизор и увидят её на подиуме, в каком-нибудь невероятно красивом платье.

– Для меня ты уже сейчас Мисс Вселенная, – улыбался Эдвин. Он заметил, что только в её обществе чувствует умиротворение. Прогнивший, уродливый мир, окружавший его, только забирал его силы, трепал нервы, и лишь когда он шёл рука об руку с Дженнифер, всё менялось.

Только одно могло вывести его из равновесия – если прохожие пялились на его куколку. Однажды он не сдержался и напал на парня, позволившего себе присвистнуть при взгляде на брюнетку. Он пригнулся и бросился с воем в его сторону, как бык на тореадора. Парень попытался что-то предпринять, но что он мог сделать с боксёром – Эдвин с трудом пришёл в себя, когда Дженни с плачем пыталась отодрать его от давно потерявшего сознание молодого человека, валявшегося в грязи. Его лицо стало кровавой кашей, и Эдвин с испугом отпрянул от него, а успокоился лишь когда убедился, что избитый всё ещё дышит.

Оглянувшись, он увидел Дженнифер, которая вытирала слёзы. Её нижняя губа подрагивала, а глаза были расширены от ужаса.

– Ты превратился в монстра! – забилась она в истерике, сделав несколько шагов назад.

– Дорогая, из-за этого урода я почувствовал себя cachuo – рогоносцем! – начал оправдываться Эдвин. – Он так странно присвистнул, будто давно знает тебя… Вы раньше не общались?

– Я вижу его впервые в жизни! – взвизгнула Дженни. – Никогда так больше не делай!

Но она ещё не знала, что услышит от Эдвина слово «cachuo» несколько тысяч раз. И очень часто оно будет сопровождаться актами насилия. Однако брюнетка быстро забыла об этом случае – Эдвин был галантен, напорист, и быстро уговорил её сбежать из дома. Однажды за ней приехал грузовик, кузов которого был наполовину загружен бананами. Водителем оказался отец Эдвина, дальнобойщик Доминго, с которым он иногда общался.

Парень спрыгнул с кузова, выбросив шкурку от зелёного банана – своей любимой еды, и взял Дженнифер на руки, после чего закружился с ней в танце. Она смеялась и смотрела в его большие, добрые глаза, а он, остановившись, осыпал её лицо поцелуями.

– Будешь жарить мне говядину на ужин? – расхохотался он. – Я буду зарабатывать, ты – вкусно кормить. А когда-нибудь, уже скоро, мы обязательно поженимся. Ты будешь ходить в самых роскошных платьях.

Дженнифер улыбнулась и подумала, как сильно ей повезло.

***

– Сестра, бокс – это мой выбор, и давай прекратим обсуждать мою жизнь, – проворчал Эдвин, обхватив плечо своей смуглокожей любимицы.

Он сидел с Яримой на крыльце тесного домика, где когда-то в двух комнатах ютилась семья из семи человек.

– Надеюсь, я пройду отбор и поеду на Олимпиаду в Сидней, – мечтательно закатив глаза, произнёс он. – Мне так хочется повторить достижение Франсиско!

– Не говори уже о нём! – проворчала Ярима. – Ты одержим идеей стать великим. Но ты не просто боксёр, ты – мой брат, которого я всегда любила, и буду любить, что бы ни случилось. Я так боюсь потерять тебя… Дженни тоже боится, ещё сильнее, чем я.

Он достал из кармана косяк и, несмотря на протестующие возгласы сестры, затянулся. А потом протянул отраву Яриме, но та лишь раздражённо оттолкнула его руку.

– Хватит сердиться, лучше посмотри на эти звёзды, – начал философствовать Эдвин. – У каждого человека есть выбор. Или стать звездой и сиять с небес, чтобы радовать таких, как мы с тобой. Либо… – он ткнул сигаретой в сторону могилы Чики. – Либо мы попадаем в землю с разбитой башкой и гниём там, бесславные, несостоявшиеся.

– Так выходит, что ты выбираешь второй вариант, zumba, чокнутый! – окрысилась Ярима и, вырвав косяк из пальцев брата, скомкала его и растоптала. – Зачем ты мучаешь меня, скажи? Зачем ты пришёл сюда с этой гадостью? Как ты можешь о чём-то мечтать, если до сих пор в себе не разобрался? Знаешь, Эдвин, ты из тех людей, которые с улыбкой наливают себе в чашку молоко, а потом выжимают туда лимон. Ты говоришь одно, потом – совершенно противоположное. Ты можешь гладить меня по волосам, а потом вдруг выдрать клок, даже если я ничего тебе не сказала. Я так тебя люблю… И так боюсь…

Она встала и с тихим стоном ушла в дом, а Эдвин продолжал сидеть, обхватив колени руками. Он задумчиво глядел на прохожего, который бесцельно брёл по улице, едва перебирая ногами. Парень обернулся и посмотрел на Эдвина, и тот сразу понял, что видит наркомана. Глаза обдолбыша были пусты, рот открыт, из него стекала слюна. Ему нужна была доза. Эдвин нахмурился и показал ему средний палец. Когда-то он мог выбрать такой же путь, но вовремя остановился. Ему хватило духа не опуститься, стать человеком, а этот болван шёл всю жизнь вот так же, медленно как черепаха, каждый день видя новую цель, а наутро совершенно забывая о ней и выдумывая новую.

– Ты – это я, – внезапно крикнул нарик. – Ты – это я! Ты – это я! Ты – это я!

– Убирайся! – заорал Эдвин и стал оглядываться в поисках чего-нибудь увесистого, а когда снова взглянул на улицу, наркомана уже и след простыл. Он несколько раз протёр глаза, а потом вспомнил про косяк.

И ведь приспичило ему! Он уже давно не баловался дурью, но вот сегодня очень уж захотелось сделать больно сестре. Ему нравилось видеть её разной. То улыбающейся, любящей его, то злой, ненавидящей, то испуганной, желающей поскорее унести ноги.

Жизнь была для него радугой, и он хотел купаться во всех цветах, быстро уставая от монотонности. Детство его прошло в постоянной тупой работе, беготне по рынку, воровстве, драках. Иногда он играл с сёстрами и братьями в марблы, всё остальное время занимал поиск пропитания.

Теперь же он стал независимым, взрослым. И обязательно поедет на Олимпиаду, чтобы прославить Венесуэлу и свою семью.

***

– Эй, Вальдемир, вертел я тебя на болте, – расхохотался Эдвин, поглаживая слово «Venezuela» на футболке небесного цвета. – Вся Бразилия сейчас увидит, что ты – пшик, мелкое препятствие на моём пути в Сидней.

Парень в красном, услышав эти слова, лишь поплотнее сдвинул перчатки у лица. Весь бой он ощущал бешеный порыв Эдвина, венесуэльские кулаки летели в него как гранаты из вражеских окопов, но бразилец чётко выполнял предписания тренера и держал глухую оборону, периодически очень точно выстреливая, чтобы набирать баллы для победы.

Эдвин чувствовал, что у него есть пробелы в технике – Оскар плохо выполнял свою работу, и это ещё сильнее раздражало его. Все три раунда он бегал за Вальдемиром, стараясь уложить его, раздавить, уничтожить, как он поступал со всеми другими, но после поединка рефери уверенно поднял руку бразильца, который упал на пол от счастья, совершенно забыв про соперника и думая о скорой поездке в Сидней.

Эдвин делал вид, что ему всё равно, высунул язык, играя с публикой, но внутри у него творился ад. Ему дали серебряную медаль, положенную за второе место в квалификации, но он даже не взглянул на неё и мечтал найти кислоту, в которой можно было бы растворить презренный металл неудачников.

Он потерпел поражение… Да, такое случалось и раньше, но это был самый важный поединок в карьере, он просто обязан был побеждать.

Возле аэропорта Каракаса Эдвин сел в автобус, не обратив внимания, что водитель держал на коленях пистолет. Он думал только о своём поражении. Автобус поехал совсем не в правильном направлении, и снова Эдвин не сделал никаких выводов.

И лишь когда автобус остановился возле обочины, а к нему подошли парни в масках и с оружием, Эдвин поднял голову, чтобы посмотреть на них.

– Чемпион, давай сюда всё, что у тебя есть! – приказал один из бандитов. – Так, сумка это хорошо, но мы должны обыскать твою одежду, cabron.

Воры забрали у него документы, деньги, медаль. Он слепо повиновался их приказам и, оказавшись голым на дороге, шёл по шоссе, глотая слёзы. Звёзды освещали путь, но теперь ему было плевать, он был слишком далёк от них.

Его мысли сосредоточились на том, что у него забрали честь, и что он заставит Оскара работать сутки напролёт, чтобы вернуть утраченное.

Как проходила подготовка к бою за титул чемпиона Центральной и Южной Америки, он помнил смутно. Режим Эдвин соблюдал неукоснительно, работал днём и ночью, и когда мексиканец Франсиско Бохадо вышел драться с ним за титул, то был обречён. Венесуэлец покорил новую вершину в любительском боксе, и когда Оскар пожал ему руку, сообщил старику новость, что очень скоро перейдёт в профи.

Всего в любителях Эдвин одержал 86 побед (45 – нокаутом) при 6 поражениях.

***

Эдвин мчался по шоссе на любимом байке, зло поглядывая на спидометр, который, как ему казалось, показывал слишком низкую скорость. Ветер трепал гонщику волосы, и он хотел, чтобы его порывы были ещё стремительнее, а потому продолжал ускоряться.

На нём была кожаная куртка и кожаные штаны, а на спине крупными буквами вышито название страны, в которой он жил, которую любил больше жизни. А ещё он любил бросать вызов судьбе, и чем быстрее мчал его байк, чем громче урчал двигатель, тем радостнее становилось у него на душе.

Он оглянулся, чтобы посмотреть на Эспеджо – гигант всё так же неподвижно стоял на вахте, и в этом было главное отличие Эдвина от древнего стража Венесуэлы. Он мог кометой нестись по асфальту, ощущая скорость, кипящее масло в моторе, бурлящую кровь в жилах. Он был свободен.

Перед поездкой Эдвин выпил кокуи, чтобы ещё ближе подобраться к краю пропасти, чтобы плюнуть на все условности, на продажных копов, которые даже если захотят арестовать адского гонщика за превышение скорости, просто не догонят его. Он несокрушим, его контролирует дух пятисотлетнего индейца, голос которого порой возникает в голове сам собой и предлагает ему отключать все тормоза, чтобы брать от жизни то, что положено – пока старость не сделает его узником немощного тела.

Эдвин закрыл глаза, чтобы окончательно отдать себя воле провидения. А когда открыл их, прямо перед ним возникла машина – мотоцикл врезался в неё, и Эдвин взмыл в воздух, стал кондором, птицей, которую он иногда видел в парках, но широкие, чёрные крылья мгновенно сгорели, и он упал в шести метрах от искорёженного байка.

Весь мир вокруг Эдвина сузился до одной точки, а потом его окружила кровавая пелена. Когда он откроет глаза после тяжелейшей операции на головном мозге, то станет целиком таким, каким его мечтал увидеть индеец. Человеком с бешеным сердцем. El Dinamita.

***

– Вам придётся отказаться от тренировок, по меньшей мере, на три месяца, – говорил мужик в белом халате, и Эдвин еле удержался от того, чтобы не дать ему по харе за такие паршивые новости. – В соревнованиях вы сможете участвовать где-то через полгодика. Знаю, это для вас шок, но и вы поймите – мы только что вырезали у вас из мозга сгусток, то есть, нам пришлось лезть прямо в вашу голову, делать трепанацию черепа, оперировать, вы хоть понимаете, какой это стресс для организма? Скажите ещё спасибо, что не стали овощем. Да и неизвестно, какие будут последствия. У вас могут быть сильные скачки настроения, вспышки агрессии. А раз уж вы боксёр, тогда тем более стоит взять паузу, присмотреться к себе, понять, что сделала с вами эта авария.

– Я убил в себе демона страха, там, на шоссе, – пробормотал Эдвин, глядя сквозь собеседника, говоря чужим голосом. – Теперь я могу стать кем захочу…

– А ещё я бы рекомендовал вам сходить на сеанс к психиатру, – начал врач и осёкся, почувствовав, как его схватили за горло. – Впрочем, это уже ваше дело, – прохрипел он и поспешил удалиться.

В палате было слишком чисто. Эдвин к такому не привык, он любил беспорядок, хаос, и поэтому чувствовал себя неуютно. Но он знал, что придётся провести здесь некоторое время, пока всё не рассосётся.

Сначала к нему пришла Дженнифер. Она упала перед ним на колени и долго ревела, а он успокаивал, говорил ей ласковые слова, а потом подозвал к себе и стал расспрашивать о делах. Дженни так и не успокоилась, слёзы текли из её глаз ручьём. Когда она вышла, Эдвин проклинал себя за безответственность.

Дженнифер

Родственники выстроились в очередь и заходили к нему по одному. Со всеми он разговаривал сухо, раздражённо, а в мать даже швырнул стакан, но немного смягчился, когда она протянула ему тарелку с эмпанадос. Даже холодные эмпанадос в её исполнении можно было лопать с удовольствием.

Когда аудиенция завершилась, он без сил откинулся на подушку и произнёс несколько крепких ругательств, поскольку никак не мог вспомнить своего имени. Пытаясь справиться с потерей памяти, он закрыл глаза и провалился в сон.

Ему снилось, что он оказался в минтойе, древней индейской пещере, где покоилась чья-то мумия. Он всматривался в иссушённое, пепельно-серое лицо и узнавал свои черты. Индеец открыл глаза, взглянул на него и произнёс имя, которое парень наконец-то вспомнил, проснувшись с криком ужаса и ощущением полной потери в пространстве и времени.

Рядом на стуле сидел Пако, и было похоже, что он уже сидит так несколько часов. Бывший главарь банды заметно постарел, хотя и был, по сути, ещё совсем юношей. В чёрной шевелюре появилась проседь, возле носа скопились мелкие морщины. А глаза у него уже давно были как у древнего старика.

– Привет, malandro, гангстер по призванию! – обрадовался Эдвин. – Давненько не виделись, а жаль. Ведь нас связывает крепкая дружба.

– Я принёс тебе кокуи, хоть врачи вроде и не разрешают тебе наливать, – заявил Пако, доставая флягу. – Знаю, ты эту дрянь любишь, может, после всей этой свистопляски с аварией она поможет тебе направить мысли в нужное русло.

Эдвин с благодарностью посмотрел на старого приятеля и сделал несколько глотков, после чего причмокнул и расплылся в улыбке. Пако похлопал его по плечу, достал из внутреннего кармана пистолет и направил его прямо на Эдвина. Тот непонимающе заморгал, пока amigo не расхохотался.

– Видел бы ты свою рожу, – смеялся он, пока Эдвин не двинул ему по башке – совсем легонько, но достаточно ощутимо, чтобы тот прекратил паясничать.

– Короче, будь на моём месте кто-то другой, ты был бы уже трупом, – серьёзным тоном заговорил Пако. – На меня вышли через третьи лица, просили убрать тебя. В прямом смысле. Не знаю, кто, наверное, какой-нибудь гнус из барио. Вряд ли эта директива поступила из ближайшего твоего окружения, иначе меня не стали бы вербовать, учитывая, в каких мы с тобой отношениях.

– Н-да, дела, – пробормотал Эдвин, почёсывая лоб. В голове сразу появился список из ребят, которым он уже несколько раз перешёл дорогу. И были среди них отпетые бандиты, одно имя которых заставляло венесуэльцев покрываться гусиной кожей.

– Не хотел тебя расстраивать, тем более после аварии, но посчитал, что информация слишком важная, – пожал плечами Пако. – Ты, брат, полегче. Я серьёзно, говорю это на правах друга. Хватит уже вляпываться в истории, сосредоточься на том, что умеешь лучше всего – на боксе.

– Так, на этом месте ты закрываешь пасть, встаёшь, разворачиваешься и идёшь на выход, – приказал Эдвин. – Наслушался я уже наставлений от родственничков, ты ещё тут будешь мне мозг выносить. Проваливай! И спасибо за выпивку, с меня причитается.

После того как Пако закрыл за собой дверь, Эдвин несколько минут изрыгал из себя проклятья. Пару раз, правда, он лишь беззвучно бормотал, поскольку не мог вспомнить слова, которые до аварии употреблял ежедневно.

А когда в палату вошла санитарка, он посмотрел на неё с такой отчаянной ненавистью, что та с криком убежала, захлопнув дверь.

***

– Prohibito! – орал Эдвин, бегая по шикарному номеру пятизвёздочного отеля в Лос-Анджелесе с раздутыми от гнева ноздрями. – Запрещено! Как мне могут что-то запрещать? А вы? Вы что, совсем ебанутые? Как вы довели до такого?! Нахера мне вообще было заключать контракт с Golden Boy Promotions, если там работают одни любители?

В углу комнаты сидели понурые Джо Эрнандес, тренер чемпионов Дэниэла Понсы и Майка Ачондо, а также менеджер Джоэль Де Ла Хойя. Оба сотрудничали с венесуэльским берсеркером с тех пор, как он в блестящем стиле выиграл восемь боёв на родине. Профессиональный бокс получил панчера, способного быстро достичь вершин.

Именно с подачи этих двух человек Эдвин поехал покорять Лос-Анджелес. И всё было хорошо, пока его не заставили пройти рутинное медобследование.

– Что значит, я не смогу больше выступать в США? – продолжал бесноваться Эдвин, начиная крушить мебель. – Как так? Я выиграл уже двенадцать раз нокаутом в первом раунде! Сечёте? Для меня соперники – цыплята, которым я откручиваю головы. Здесь, в Лос-Анджелесе, меня обожают, потому что наконец-то увидели настоящего крутыша, парня из Венесуэлы, который сметает всех на своём пути! Я задаю трёпку топовым боксёрам на спаррингах – они кишки собирают с канваса после моих кулаков! Cono! Да я и сынка твоего, Джоэль, могу поприжать прямо сейчас. Я никого не боюсь, и могу добиться чего угодно – это доказали спарринги… Вы прекрасно знаете, что после парочки моих ударов хвалёный чемп Ачондо вылетел за пределы ринга. А Хуан Ласкано, поняв, что в моих перчатках кирпичи, бегал от меня как девочка! Эрик Моралес перед победным боем с Мэнни Пакьяо вообще показался мне боксёрской грушей, которую я раскачивал на крюке… Как же так получилось, что мне, восходящей звезде ринга, нельзя драться в США, стране, где правят бал рейтинги и зрелищные бойцы?

– Ничего нельзя поделать… – развёл руки в стороны Джоэль. – Ты, Эдвин, agarrado, самовлюблённый, напыщенный выскочка! Ты должен был заключить контракт с HBO, но там ведь не идиоты работают. Или ты наивно полагал, что херня в твоей башке останется незамеченной? Что томограф чудесным образом покажет – эй, парень, всё шикардос, иди, подставляй больные мозги под удары? Если это так, то ты кретин… Мы, естественно, попробуем натравить на этих дотошных сволочей из атлетической комиссии Нью-Йорка юристов, но это всё, что я могу обещать. Надо было сразу рассказать, какие у тебя проблемы с башкой, а не ходить вокруг да около! И потом, в последний момент мы сделали, что могли. Доктор Роберт Кэрнс отправил запрос в Венесуэлу и получил медицинский документ, который мы подлатали и показали комиссии. Там было сказано, что твоя травма не требовала срочного хирургического вмешательства, поскольку сгусток крови образовался вовсе не в твоём мозге, а в промежутке между кожей и черепом. Но тебе, говнюк, всё это неинтересно…

Эдвин с нечеловеческим усилием сдержал порыв врезать менеджеру по морде и лишить его парочки зубов.

– Не смей со мной так разговаривать! – сказал он вместо того, мило улыбаясь. Но за улыбкой скрывался зверь, готовый разорвать в клочья. – Лучше катитесь-ка оба к чёрту отсюда, у меня нет настроения с вами базарить. Вы могли получить венесуэльскую жемчужину, чемпиона мира, для этого нужно было всего лишь найти нужных врачей, которые увидели бы совсем другую картину на томографе.

– Это возможно только в Венесуэле – короче, мы уходим, – повысил голос Де Ла Хойя, но с опаской глянул на взбесившегося боксёра. Тот опустил голову и стал ровно дышать, ожидая, когда номер опустеет.

Оба гостя ретировались, а Эдвин, увидев, что дверь захлопнулась, достал кокс – он уже давно хотел улететь в космос, но держал себя в рамках, настраиваясь на успешную карьеру. Однако теперь, когда будущее стало весьма туманным, он решил оторваться по полной.

Разбив ещё несколько предметов мебели, El Dinamita отправился в психоделическое путешествие с помощью запрещённых методов. Вскоре его разум наполнили странные воспоминания о том, как он возделывал на участке картошку, воспитывал краснокожих детей, но внезапно на его земле появились чужестранцы, приплывшие из-за океана, чтобы лишить всех благ.

Ярость застила его глаза, он выскочил в коридор отеля и, увидев уборщицу, ударил в стену, всего в паре миллиметров от её головы. Пожилая женщина сползла к его ногам от страха, пока Эдвин молотил и молотил, крича на незнакомом для работницы отеля языке. Женщина заплакала, так как думала, что скоро достанется не только стенке, но и ей тоже, а когда подняла голову, увидела безмятежное лицо симпатичного молодого человека с бородкой, который весело подмигнул ей и протянул руку, с которой капала кровь.

– Знаешь, ты немного напоминаешь мне Марию Элоизу, мою маму, – сахарным тоном произнёс он и несколько раз хихикнул. Всё было в нём нормально, за исключением глаз, они стали абсолютно безумными. – Именно поэтому я не буду тебя трогать, проклятая сука. Иди отсюда, пока можешь ходить.

Через пару часов пришла Дженни с крохотным сыном боксёра – Эдвином-младшим. Увидев погром в номере, девушка молча принялась за уборку.

– Ты где шлялась? – тихо спросил Эдвин, а Дженни сделала вид, что не слышит. Тогда он резко вскочил, подбежал к жене и стал её трясти, постоянно повторяя один и тот же вопрос.

– Хватит! – вскрикнула она. – Встречалась с подругой, долго ходили по магазинам! Что ты тут без меня устроил? Побойся бога, Эдвин! У тебя маленький ребёнок, ты должен быть ответственным!

– Я только что просрал всё что можно, – устало плюхнулся на кровать Эдвин. – Мне запрещают боксировать в США. Жена ходит хер знает с кем, заставляя чувствовать себя рогоносцем. Этот мир катится в бездну!

Он пошёл к пакетам, которые принесла жена, и достал бутылку Джек Дэниелс.

– Блядь! Почему одна бутылка? Я же просил больше! – воскликнул он, а потом махнул рукой, заперся в комнате, и принялся топить горе в выпивке. А Дженнифер сидела на кровати и укачивала ребёнка, проснувшегося от криков.

Вскоре дверь открылась, и Эдвин на ватных ногах подобрался к Дженни и малышу.

– Дорогой, я хочу обратно в Венесуэлу, – прошептала Дженнифер. – Мне кажется, здесь ты свихнёшься. Такое ощущение, что американская земля дурно на тебя влияет.

– Я сам хочу отсюда уехать, малышка, – говорил он заплетающимся языком, поглаживая волосы любимой. – Наш chamito должен расти под присмотром Эспеджо.

***

Висенте Москера. El Loco. Безумец. Панамец ценил это прозвище. Его карьера была огнём, который старались потушить в ринге крепкие ребята, но каждый раз он выживал. Бывало, против него выходили такие же безумцы. Он дарил им цветы. Хуки, джебы, апперкоты. Полный букет. Самые крепкие челюсти трещали под его ударами. Даже «тайский Тайсон» Сор, этот дьявольский нокаутёр, пал от его кулаков на Madison Square Garden – а ведь до этого не проигрывал одиннадцать лет подряд.

А уж дома, в Панаме, когда толпа ревёт от каждого движения El Loco, выжить в схватке с ним не может никто.

Висенте знал, что венесуэлец, приехавший за его поясом WBA, силён, но даже мысли не допускал о поражении. Ему хотелось взять Эдвина за руку и отвести его в ад, показать, где находится та самая сковорода, на которой он поджарит его белую задницу. Панамцы ненавидели таких выскочек. Ну и что с того, что Эдвин – мировой рекордсмен по количеству нокаутов в первом раунде? Разве у венесуэльца были стоящие соперники? Он бросал на канвасы крепких, но недалёких боксёров. А он, Висенте, знал, как проложить кулаками путь к победе. Да и разве можно сдавать чемпионский титул, когда только получил его? Он, конечно, безумец, но не до такой же степени.

Сидя в своей комнатке, настраиваясь на бой и слыша, как фанаты скандируют его имя за окном, он подумал об Анайаке. Эта женщина сводила его с ума. Он взглянул на пистолет, лежавший на столе, и представил, как прикладывает дуло к её красивой физиономии. Как же он хотел увидеть её испуганное лицо, услышать её стон… Она была единственным противником, с которым он не мог справиться.

Эдвин тоже думал о женщине – Дженнифер, мать двоих его детей, должна была настроить его на победу. Она приехала с ним в Панаму, взяв сына и дочь, зная, что тут будет пекло. Но разве могла любимая женщина оставить его один на один с El Loco?

Он с презрением слушал улюлюканье в аэропорту Панамы. Люди с перекошенными от ненависти лицами плевали ему вслед и скандировали: Loco! Loco! Loco! Он не выдержал, повернулся к ним и передразнил, после чего дерзкого венесуэльца попытались забросать камнями.

Ещё сильнее накалилась атмосфера на арене Figali Center, где сотни чёрных панамцев жаждали увидеть казнь белого претендента.

Эдвин, выходя на ринг, был сосредоточен и с интересом посматривал на Висенте. Он хотел получить ответ на вопрос – что же такого безумного в этом чёрном, чего он не видал? Чем El Loco безумнее Пако в тот день, когда они сцепились на склоне Эспеджо? Или любого бандита из барио, хватающего нож по поводу и без? Он знал таких, как El Loco. Более того, он был куда безумнее, чем они. Подумав об этом, Эдвин широко улыбнулся Висенте, отчего тот нахмурился и чуть наклонил голову.

Венесуэлец по достоинству оценил ринг-гёрлз – он с трудом сдержал смех, подумав, как это им удаётся стоять в ринге прямо при таких-то внушительных tetas. Он даже зажмурился, посчитав, что ему почудилось – столь крупные дыни он никогда в жизни не видел. Эдвин заметно повеселел, и даже ядрёные ругательства, которыми его щедро осыпала панамская толпа, не вывели контендера из равновесия.

А потом начался первый раунд – Эдвин сразу поймал кураж, набросившись на Висенте, обрушив на него град ударов под разными углами. Его руки мелькали так быстро, что казалось, в Панаму приехало сторукое чудовище. Напор венесуэльского претендента объяснялся просто. За секунду до начала боя он представил, что панамец обнял его Дженни. Это помогло ему снять предохранитель, вытащить из себя демона и ошеломить Висенте, да так, что тот побывал в двух нокдаунах.

Почувствовав, что запахло жареным, панамец принялся успокаивать себя поддержкой трибун. Люди были на его стороне, а значит, и бог.

Устояв в первом раунде, он «выхватил нож», пошёл вперёд, показав, что не зря его звезда так долго и так ярко сияла на боксёрском небосклоне. Эдвин продолжал вести себя дерзко, но Висенте перестал быть чересчур гостеприимным. При яростных атаках El Dinamita он сводил перчатки возле лица, пережидая, а потом взрывался сам.

Эдвин чувствовал давление зала, который был плохо освещён – из неприветливой темноты раздавался свист, когда он доминировал, а ещё его раздражало несмолкаемое скандирование Loco! Loco! В какой-то момент венесуэльцу стало не по себе, он вдруг подумал, что всё то чёрное, злое, чем была пропитана его душа, материализовалось в панамце, который вот-вот поставит точку в его карьере.

А в третьем раунде сторуким стал уже Висенте – Эдвин потерял контроль, голова от ударов хозяина ринга закружилась, и он оказался в нокдауне. Рефери стал отсчитывать десять секунд, но венесуэлец чётко показал, что способен продолжать бой. Это будет единственный раз за всю карьеру в профи, когда он побывает в нокдауне. Тот раунд контендер не просто достоял, но и разбил голову панамца в кровь, так что его секунданты долго замазывали рассечение в перерыве.

Эдвин – Висенте

Эдвин больше не позволял себе слабостей. Только один раз он упал на колено после грязного удара в пах. Чернокожий же боксёр выглядел обречённым, всё чаще его удары приходились мимо цели, а в какой-то момент он получил сильное повреждение руки. Эдвин продолжал бить чемпиона, представляя, как Висенте лапает его любимую женщину.

В десятом раунде всё было кончено. El Loco долго ещё приходил в себя в углу ринга, пока на Эдвина надевали пояс чемпиона мира в полулёгком весе.

Журналист набросился на победителя, но в какой-то момент его оттолкнула Дженнифер – её трясло. Девушка так сильно переживала, что не могла выдавить из себя улыбки. Они с Эдвином завернулись во флаг Венесуэлы и страстно поцеловались. Новый чемпион мира шепнул любимой: «Я тебя прощаю за то, что ты лапалась с этим чёрным выродком!» Дженни непонимающе взглянула на него, облизнула пересохшие губы, и наконец-то вымученно улыбнулась. Она понимала, насколько важным был бой, и дала себе клятву, что не будет обращать внимания на странности своего мужчины.

Среди беснующейся толпы был японский промоутер Акихико Хонда, который взялся за венесуэльца после того, как ему запретили выступать в США. Он знал, что парень далеко пойдёт, поэтому с радостью помог ему несколько лет назад справиться с решением атлетической комиссии, а теперь смотрел на нового чемпиона мира и не мог сдержать ликования. Японец организовал для Эдвина множество ярких боёв в разных странах, тот привык жить на чемоданах. И оправдывал все деньги, которые в него вкладывались.

Но Хонда понимал – вот-вот венесуэльца перехватит всесильный Боб Арум. Да он и не будет сопротивляться, только Арум мог свести El Dinamita в ринге с Мэнни Пакьяо. Это был бы великий бой, и Хонда знал, что Эдвин вполне способен победить. Он посмотрел на выжатого как лимон Висенте Москеру и ещё раз убедился в том, сколь талантливым был его подопечный.

Безумец же уныло наблюдал за тем, как венесуэльский боксёр щеголяет в его чемпионском поясе. Какие же сильные и плотные были у него удары! Иногда Висенте казалось, что по нему бьют кувалдой, и лишь крепкая голова и непробиваемый подбородок помогли ему не рухнуть в этот день.

После поражения он начал пить по-чёрному. Его все раздражали, особенно Анайаке. Он стал всё чаще хвататься за оружие и ввязываться в неприятные истории, пока однажды не произошёл роковой выстрел. Полицейские бросили его гнить в тюрьме за убийство – всем было плевать на его достижения. Тем более после поражения от белого.

Сидя за решёткой, он часто вспоминал глаза Эдвина. Они были как будто добрые, но почему-то каждый раз Безумца трясло от этих воспоминаний. Он знал – за мнимой добротой El Dinamita скрывалось настоящее безумие.

***

– Пако, как же я рад тебя видеть, amigo! – обрадовался Эдвин, когда к нему подошёл старый приятель. – Видишь, какой я красавчик в этом костюме! И не скажешь, что на работе бью чьи-то морды.

Друзья стояли в обнимку и слушали, как настраивают орган техники, чтобы церемония венчания прошла без сучка и задоринки. Эдвин заметно нервничал, ожидая, когда появится Дженнифер. Он мечтал поскорее увидеть её в подвенечном платье. И был уверен, что бог скрепит их союз навечно на небесах.

Даже день, когда он стал чемпионом мира, не мог сравниться с этим. Эдвин закрыл глаза и вспомнил, когда увидел Дженни впервые. Она была обречена стать его женой. Это его собственность. Индеец, живущий в Эдвине, постоянно напоминал, что за своё имущество нужно бороться до конца. Дженнифер принадлежала только ему, и точка.

Вновь эти мысли заставили Эдвина ощутить неприятное покалывание в груди. Он почему-то постоянно боялся, что кто-то может посягнуть на Дженни, отобрать у него лучшую девушку на свете.

– Слушай, мне кажется, или ты действительно трясёшься? Уж не напился ли ты кокуи? – рассмеялся Пако.

– Нет, рано мне пить, вся rumba впереди! – хмыкнул Эдвин, и после этих слов в собор Эль-Вихии вошла Дженнифер.

Любовь всей его жизни была красива как ангел – и даже лучше. На ней почти не было макияжа. Эдвин обрадовался, поскольку терпеть не мог косметику и требовал, чтобы Дженни не злоупотребляла ею. Однажды он ударил Дженнифер, когда та пришла домой намалёванная как шлюха.

Эдвин постарался выбросить это воспоминание из головы. Он делал много плохого, когда пил или употреблял наркотики. Многое забывал, но что-то помнил, и обычно это были крайне неприятные воспоминания.

Он заставил себя сосредоточиться на Дженнифер. Голову невесты украшала диадема, за которой тянулась длинная фата, опускавшаяся до самого пола. На шее Дженни было ослепительное ожерелье. Платье подчёркивало красоту её фигуры, обнажая лебединую шею и женственные плечи. От декольте невозможно было оторвать взгляд, так что Эдвин принялся украдкой озираться по сторонам и следить, чтобы какой-нибудь придурок не пялился на его невесту. Он знал, что если такой найдётся, праздник будет безнадёжно испорчен – он отделает наглеца как котлету.

Свадьба

Дальнейшее он помнил с трудом – слова, сказанные у алтаря, шли от сердца. Он мечтал сделать Дженнифер счастливой, подарить ей безмятежное, полное радостных воспоминаний будущее.

После церемонии они поехали к фуникулёру – Эдвин хотел разделить своё счастье с Эспеджо. Они с Дженни почти не разговаривали, когда поднимались в кабинке по канатной дороге. Лишь однажды Эдвин нарушил молчание. Он поцеловал невесту, а потом заглянул ей в глаза и прошептал:

– Теперь нас разлучит только смерть.

Дженни улыбнулась, но неискренне – Эдвин не заметил, так как сразу отвернулся. Что-то в голосе El Dinamita заставило девушку покрыться гусиной кожей и прошептать слова молитвы.

Ледяной ветер, прилетевший со склона Эспеджо, сорвал диадему с головы Дженнифер – невеста попыталась поймать её, но тщетно. Дорогая вещь сорвалась в бездну, несмотря на то, что Дженни перегнулась через перегородку и успела коснуться её пальцами. Девушка ещё долго смотрела вниз, чувствуя, как накатывает тошнота. А когда снова опустилась на скамью рядом с Эдвином, робко посмотрела на жениха. И едва не закричала от страха – он с выпученными глазами таращился на неё, сжимая и разжимая кулаки. Глаза его были безумны как никогда. Она знала, что Эдвин вполне может ударить, и не раз, и у неё будут синяки. Но вместо этого Эдвин, едва сдерживая дрожь в голосе, произнёс:

– Никогда так больше не делай – ты ведь могла сорваться вниз вслед за диадемой!

И тогда Дженнифер, осыпав любимого поцелуями, не выдержала нервного напряжения и разрыдалась.

Пока Эдвин успокаивал невесту, Эспеджо продолжал раскачивать кабинку с молодожёнами своим ледяным дыханием – и было непонятно, то ли сердится он, то ли смеётся.

***

– Да, Боб, я всё понимаю, – энергично кивал Эдвин. – Знаю, обо мне разные слухи ходят, но, послушай, разве не мои скиллы имеют определяющее значение? Разве не мощный удар приносит мне яркие победы, что так ценится среди вас, хитрых gringo?

– Послушай, стать парнем Top Rank – огромная честь для любого боксёра, – покачал головой лысоватый старик, сложив руки на груди. – Тебе не стоит забывать об этом, когда зарываешься. Я заметил, ты не очень-то любишь заниматься с тренерами, но раз уж стал работать на нас, придётся сотрудничать с Кеном Адамсом. Это опытный тренер, работал со сборной США по боксу. Он мне сказал, что у тебя есть некоторые шероховатости в технике. Парень, мы для тебя многое делаем. Я выбил для тебя лицензию в Техасе, это стоило больших хлопот…

В комнату вошла Дженнифер и принесла кофе для Боба Арума, промоутера, который решил как следует взяться за её мужа и даже пообещал в скором времени организовать бой с Мэнни Пакьяо, человеком, который был легендой бокса при жизни. И которого мечтал уничтожить Эдвин, каждый день рассказывая Дженни, как легко выбьет дух из филиппинца. Он давно спланировал бой, показал жене, как именно нужно бить Пакьяо, чтобы отправить его в нокаут.

– Мы уже работаем с Кеном, – буркнул Эдвин, следя за тем, чтобы Дженни не слишком долго расшаркивалась перед гостем. – Он мне говорит, чтобы я двигался по-другому во время атак, больше работал ногами при ударах, улучшал хук, делал ложные финты. По мне, так это всё туфта. Главное ударить посильнее, чтобы дух выбить. Это я умею. Но да, Боб, я тебя понял. Постараюсь прислушаться.

– Как тебе Лас-Вегас, приятель? – сменил тему престарелый гость, сделав глоток – кофе был слишком сладким, и он поморщился.

– Шикарно, а как ещё, – махнул рукой Эдвин. – И тату-салоны здесь приличные. Когда выйду на ринг, думаю, народ по достоинству оценит мою обновлённую венесуэльскую кожу.

Он снял майку, и Боб Арум едва не выронил чашку из рук. На груди Эдвина был выбит венесуэльский флаг, с которого на промоутера грозно смотрел команданте Уго Чавес.

– Мы с президентом большие друзья, – прищурившись, произнёс Эдвин. – Он понимает, чем я занимаюсь, я понимаю, что делает он. И мы оба ценим друг друга. Ведь я не просто какой-нибудь заштатный житель Венесуэлы. Я бьюсь за страну, как тот солдат на войне. Я показываю Венесуэлу миру, люди узнают, что есть такое государство в Южной Америке, и там живут парни со стальным характером. Такие, как команданте. Такие, как я. Всё очень просто. Я жизнь отдам за Уго Чавеса, если он попросит.

– Зря ты не посоветовался со мной, когда делал эту провокационную татуировку! – раздражённо вскинул руки Боб. – У США были периоды крайне непростых отношений с Венесуэлой именно из-за одиозного характера Уго Чавеса. Нас всегда напрягал тоталитаризм, с которым он управлял страной. А эти его обвинения, что США якобы провоцируют ядерную войну? Или что американцы имеют отношение к раковым заболеваниям ряда президентов Латинской Америки? Ох, мать моя женщина, наломал ты дров. Ничего… Если будут победы, мы закроем глаза и на это.

– Боб, ты бы лучше не вякал тут про команданте, во всяком случае, в мои уши вливать это агитационное дерьмо не рекомендую, а то, знаешь, мои руки иногда сами в пляс идут, я их не контролирую, – осклабился Эдвин, а промоутер ошеломлённо уставился на него, не зная, как реагировать на подобную дерзость. – Однажды Уго вручил мне государственную награду, орден, который дают только избранным жителям Венесуэлы. Он прошептал мне, когда вешал орден на грудь: «Ты выбрал непростой путь, но мне нравится, что ты идёшь по нему с горящими глазами и чутким сердцем. Когда-то я начинал точно так же». Мы с ним одной крови, Боб, и оскорблять команданте в моём присутствии то же самое, что оскорблять мою мать или жену. Надеюсь, мы поняли друг друга.

– С тобой непросто разговаривать, Эдвин, – вздохнул Боб. – Но, как я уже говорил, от тебя требуется только одно – положить на обе лопатки Антонио Питалуа. Как думаешь, по силам ли это тебе?

Эдвин резко встал, сунул два пальца в рот и громко свистнул. Через пару минут прибежал питбуль и радостно завилял хвостом. А потом, заметив незнакомца, прижался к полу и зарычал, готовясь к прыжку.

El Dinamita безразлично наблюдал за тем, как Боб вскочил на диван и умоляюще посмотрел на него. Руки промоутера, увешанные дорогими перстнями, дрожали.

– Чика, фу, – приказал Эдвин, после чего собака вскочила и ушла из комнаты. – Боб, в ринге я буду как мой питбуль, который только что собирался сделать пару дырок в твоём старческом теле. И знаешь, что? Мне уже сейчас очень жаль колумбийца.

***

Патрульный сидел на вахте и листал газету. Он как раз увлёкся большим материалом о предстоящем суперпоединке Оскара Де Ла Хойи с Мэнни Пакьяо, когда мимо пронёсся огромный жёлтый Hummer. Водитель явно нарушал скоростные ограничения трассы, и к тому же подозрительно вилял, что заставило патрульного отбросить газету и вскочить в машину.

Включив сирену, он помчался за нарушителем – вскоре тот заметил преследователя, и резко притормозил у обочины. Патрульный доложил по рации о происшествии, продиктовал коллегам номер задержанного автомобиля, и, постукивая по кобуре, направился к водителю. Дождавшись, пока опустится зеркало, патрульный едва не присвистнул – он узнал сумасшедшего венесуэльца, о котором много писали в газетах. Тот держал свои накачанные руки на руле и тяжело дышал.

– Ваше водительское удостоверение, пожалуйста, – попросил патрульный, продолжая держать руку у кобуры – так, на всякий случай.

– Может, не надо? – спросил Эдвин, не поворачиваясь и продолжая смотреть сквозь стекло.

– Сэр, я попрошу вас передать мне ваше водительское удостоверение и выйти из машины, – строго проговорил патрульный. – Вы нарушили правила дорожного движения. Кроме того, мне положено убедиться в том, что вы не находитесь в состоянии алкогольного или наркотического опьянения.

– Cono! – ругнулся Эдвин. – Это много времени займёт? А то я хотел посмотреть, как Мэнни надерёт зад этому засранцу Оскару. Cabron совершенно не готов к бою, я ему таких плюх тут надавал, он же еле на ногах устоял. Я бил его как девочка, уважая, что он для меня сделал когда-то, и всё равно ему было плохо…

Патрульный молча ждал, когда Эдвин исполнит его приказ, но тот продолжал медлить.

– Может, мы с тобой вот как поступим, служивый – ты пойдёшь и поставишь всё скопленное за годы жизни бабло на Мэнни, и прекратишь влачить жалкое существование, пахать за гроши, общаться с нариками вроде меня. Как тебе, gringo?

– Сэр, не заставляйте меня применять силу! – возмутился патрульный. – Вы обязаны выйти из машины и предоставить водительское удостоверение!

– Силу? – расхохотался Эдвин – да так сильно, что принялся молотить по рулю. – Применить силу? Против меня? Ладно. Я выхожу. Ты рассмешил меня, gringo. Надеюсь, мы поладим.

Как только венесуэлец вышел из машины, патрульный понял – тот пил, и много. Он уже просчитал в голове, что эта оказия может создать огромные проблемы для Эдвина в будущем, особенно если он уедет из США. В этом случае ему придётся очень долго ждать новой визы, чтобы вернуться в страну.

Эдвин прошёл все необходимые процедуры, а когда приехал домой, с порога оттолкнул Дженнифер, чтобы поскорее добраться до бара.

Все последние дни он соблюдал режим, планомерно готовился к поединку за титул чемпиона мира по версии WBC в лёгком весе, но общение с Оскаром слегка надломило его нервную систему. Он попытался выместить зло на груше, но этого было мало. И тогда он выпил, влез в машину и погнался по трассе на высокой скорости. Это немного прочистило ему мозги, вот только привело к неприятностям с полицией.

– Что случилось, милый? – заглянула в комнату Дженни.

– Пошла на хер отсюда, блядь! – заорал он, швырнув в стену вазу. – Не трогай меня, ты что, не видишь, я занят! Катись ко всем чертям, поняла? Пошла вон, пока и тебе не досталось.

Как же ему хотелось схватить ружьё и убежать куда-нибудь в барио, в наркоманские районы, кишевшие мразями. Сделать несколько затяжек, выпить кокуи, надрать зад какому-нибудь мудаку из вражеской банды. Он чувствовал, что ему нужна потасовка, хорошая драка – а не профанация как с Оскаром, который, видимо, несколько месяцев дурака валял, думая, что Пакьяо можно мизинцем в нокаут отправить. Какой же он мудозвон, этот Оскар, да и его папаша – вся семейка гнилая. Ничего удивительного, что Пакьяо столько времени на троне, просто все его соперники – долбоёбы.

Телефон завибрировал – пришло SMS от Адамса: «Мне твоя жена только что звонила, говорит, у тебя неприятности с полицией. Ты совсем охренел, Эдвин? Перезвони мне срочно!»

Это было последней каплей. Эдвин кинулся в коридор, где сидела Дженнифер и плакала, подбежал к ней и дал затрещину, так, что у неё сильно дёрнулась голова. Потом он ударил ещё и ещё, но невероятным усилием воли заставил себя прекратить избиение. Он зло ухмыльнулся, подошёл к выдвижному ящику и достал оттуда большие солнцезащитные очки, после чего швырнул их на колени жены.

– Походишь пока в этом – в Лас-Вегасе солнечно, думаю, в них тебе будет комфортнее, – сказал он, едва сдерживая злорадный смех.

На самом деле, он был благодарен Дженни за то, что она помогла ему хоть немного разрядиться. Как же ему хотелось ударить ещё кого-нибудь… Пудель, которого они купили, уже закопан во дворе, а питбуля лупить ему не хотелось, он к нему привязался. Дети… Это единственные неприкасаемые для него на свете. Он никогда, ни пальцем не тронет сына и дочь. Но все остальные слишком уж бесили его. Особенно когда дела не ладились.

Адамс продолжал терроризировать его звонками, сообщениями, а потом и в зале опять начались постоянные придирки, советы, которые казались Эдвину насмешкой. Он же так прекрасно разбирался со всеми этими ребятами, так зачем что-то менять? Главное, быть в форме, пахать на тренировках, всё остальное приложится. Поэтому за несколько недель до боя с колумбийцем он уволил Адамса и нанял Роберта Альказара, мужика, который когда-то работал с Оскаром. Эдвин сделал это лишь для того, чтобы наконец-то расслабиться перед боем и не слушать постоянное нытьё старика Адамса о «пробелах в технике» или «прямолинейной тактике».

В Остине он легко управился с 39-летним колумбийцем. Правый хук на первых же секундах второго раунда усадил Питалуа на пятую точку – даже проникновенная молитва, которую читал колумбиец перед началом поединка, стоя на коленях, не спасла его от унижения. А ведь до выхода на канвас он выиграл нокаутом 41 из 50 боёв… Но сначала хук, а потом массивная бомбардировка Эдвина перечеркнули все его надежды на успешный исход поединка.

Бой с Питалуа

Эдвин кричал, прыгал по рингу, бил кулаками в грудь. Он вновь ощущал себя повелителем мира, и пытался докричаться до пятисотлетнего индейца, сказать ему – вот, брат, мы с тобой дел натворили-то! Но галлюцинации прекратились из-за режима, в котором он готовился к титульному бою с Питалуа.

Вот только поединок показал Эдвину, что так яростно соблюдать предписания врачей и тренеров вовсе не обязательно. У него же динамит в перчатках, а не кулаки, так зачем себе в чём-то отказывать? Жить нужно здесь и сейчас!

Он принял твёрдое решение провести следующий бой на родине, где можно было как следует повеселиться.

***

Бернардо проснулся из-за странного шума, доносившегося из соседнего дома. Он слышал какие-то крики ещё вечером и даже выглянул в окно, но, ничего не разглядев в темноте, решил, что это очередная ссора. Житель Болеро-Альто привык, что если к своей матери приезжал Эдвин, то очень скоро из дома начинали раздаваться крики, ругань.

Когда-то, много лет назад, парень был куда спокойнее, но после возвращения из США его словно подменили.

Однажды Бернардо столкнулся с ним на дороге и хотел поздороваться, но не смог вымолвить ни слова. Эдвин шёл на него как медведь, широко расставив руки и ноги. Бернардо попытался пройти, но Эдвин прыгнул в его сторону и начал рычать. Его глаза навыкате, странные жесты, попытка перегородить дорогу – всё это сильно озадачивало.

– Cono! – крикнул Эдвин, и снова дёрнулся в сторону Бернардо, когда тот попытался всё же пройти дальше. – Я человек, который любит выпить! Да-да, я такой, Бернардо! Я – парень из трущоб, который стал богом! Ну, прочь с дороги. Пойду поищу кого-нибудь, кому можно надрать задницу.

Тогда Бернардо не придал значения этим словам, но теперь, когда слышал, как в доме напротив кто-то крушит мебель и грозит всех убить, сделал выводы. Набрав номер полиции, он сдал Эдвина, сообщив, что тот прямо сейчас жестоко избивает мать и сестру.

Он знал, что это обвинение будет дорого ему стоить. Но, как и любой другой нормальный мужчина, не мог допустить, чтобы кто-то трогал беззащитных женщин. Даже если этот кто-то – самый почитаемый житель Венесуэлы. После Уго Чавеса, разумеется.

Пока полиция находилась в пути, Эдвин продолжал крушить мебель и орать на Марию Элоизу и Яриму.

– Хочу знать, чем она занимается, когда я тренируюсь! – крикнул он и с силой пнул деревянный стул, отчего тот треснул. – Она только делает вид, что хранит мне верность, а я чувствую себя cachou! Почему она заставляет меня страдать? Ведь я столько для неё сделал!

– Malandro, – всплеснула руками Мария Элоиза. – Убирайся вон! Сколько тебе говорить – Дженни любит тебя всем сердцем, она в огонь ради тебя прыгнет! Как ты можешь ей не верить?

– Ты что, заодно с ней? – взревел Эдвин и снова пнул стул – на этот раз он развалился. – Я так и знал, что вы будете покрывать эту шлюху! Вокруг – одни враги и предатели!

– Брат, остановись! – в ужасе бросилась к безумцу Ярима и попыталась усадить его в кресло, но он, широко открыв пасть, выпустил из себя весь воздух, вложившись в крик, так что сестра в изумлении опустилась на колени, а он дал её несколько пощёчин, наблюдая, как забавно дёргается её лицо из стороны в сторону. Эдвин ощутил знакомый зов, внутренний демон требовал: «Давай, ещё, бей, круши!» Ему хотелось продолжать бить, ощущать, как рвётся кожа на лице сестры, как ломаются её кости, но когда его схватила за руку мать, кровавая пелена, помутнившая разум, стала рассеиваться. Он оттолкнул родительницу, и та, ударившись о стену, стала медленно сползать, постанывая от боли.

Эдвин смотрел на самых близких своих родственников и не понимал, кого он видит – то ли мать и сестру, то ли чертей, вылезших из камина. Он хлопнул себя по голове, чтобы избавиться от видения, появившегося из-за очередного безрассудного употребления кокса, но ничего не вышло. В этот момент раздался громкий стук в дверь.

Через пару часов мать и сестра Эдвина заявили в полицейском участке, что чемпион мира по боксу не бил их, только мебель ломал.

***

– Тебя покажет Showtime, американский суперканал! – восторженно говорил Марио Моралес, держа грушу, пока по ней яростно лупил Эдвин. – Американцы посмотрят на тебя и увидят настоящего чемпиона. Никто с тобой не сравнится. Ни Оскар Де Ла Хойя, ни Мэнни Пакьяо.

– Я рад, что ты вернулся ко мне, тренер, – крикнул Эдвин, продолжая вкладывать все силы в удары. – Мне кажется, давно надо было это сделать. Ты лучший из всех, с кем я работал. Самый преданный. Предыдущий говнюк отказался ехать за мной в Венесуэлу, представляешь?

– То же самое я могу сказать о тебе, мой мальчик – ты лучший, – довольно крякнул Моралес. – Ты пашешь как вол на тренировках, я уже несколько груш сменил – ты просто рвёшь их, делаешь непригодными. Скажу тебе, таких целеустремлённых парней в моей практике не было. Ты один такой. Уникум. Так что Антонио ДеМарко, этому мексикашке, можно идти к гробовщикам снимать мерки. Вряд ли он так же горбатится на тренировках, как ты, а поэтому я прогнозирую ранний нокаут.

Эдвин действительно много времени проводил на тренировках. Только избивая груши и круша спарринг-партнёров он чувствовал себя счастливым. Но когда возвращался домой, к жене и детям, тут же возникало ощущение зуда, что-то там, в его тёмных глубинах, начинало царапаться, пытаться вырваться на волю. Он пытался загасить эти ощущения алкоголем и кокаином, но лишь усугублял ситуацию. Эдвин чувствовал, что превращается в дьявола.

К чувству ненависти добавлялось ещё одно, и очень сильное – ревность. Дженни была невероятно красива, но эта красота была доступна для всех. Его это мучило, поэтому, уезжая на тренировки, он запирал жену дома, строго-настрого запрещал выходить, и даже нанял человека, чтобы он следил за ней. Правда, надолго его не хватило – едва заподозрив, что наблюдатель тоже пытается клеиться к его жене, он избил несчастного почти до смерти.

Все, кто ещё имел хоть какой-то доступ к Дженнифер, ни разу не видели на её лице улыбки. Её взгляд стал пустым, потерянным. А если какие-то эмоции в них и появлялись, то это был только страх. Каждый раз, ожидая мужа с тренировок, она молилась, чтобы в этот раз он вёл себя нормально.

Однажды Эдвин пришёл и приказал ей собирать вещи в Мексику. Там он должен был драться с любимцем публики Антонио ДеМарко, защищать титул чемпиона мира. Дженни вдруг подумала, что, может, будет даже лучше, если молодой мексиканец одержит победу и отправит Эдвина в больницу. Тогда у неё будет передышка. Она сможет хоть немного очнуться от кошмарного сна, понять, каково это – жить без страха. Обдумав это, Дженнифер стала быстро собирать вещи, надеясь, что её желание сбудется.

На подоконник села ворона и стала смотреть на Дженни. Она подошла к черноголовой птице, постучала пальцем по стеклу, но ворона не улетела. Птица продолжала неотрывно смотреть своими маленькими блестящими глазками на Дженнифер. Девушка ещё раз постучала по окну, но вороне было как будто всё равно. Изредка она каркала, и это её «кар-р-р», «кар-р-р» испугало Дженни. Она бросила чемодан на кровать, села возле него и принялась делать то, к чему давным-давно привыкла – плакать. И бояться, что её плач услышит муж.

Уже в Мексике, на стадионе Arena Monterrey, держа за руки детей, она с надеждой смотрела на худощавого, длиннорукого Антонио ДеМарко. Она вдруг испугалась своих мыслей, того, что собирается болеть не за Эдвина. Страх был иррациональный – ей казалось, что Эдвин может прочитать её мысли и жестоко наказать. Она почти поверила в это, когда увидела его в ринге. Он посмотрел на неё, и его взгляд не предвещал ничего хорошего.

Несмотря на смуглую кожу, Дженни была белой как кокаин. Многое стало ясно после того, как ДеМарко ударил соперника локтем, и тот стал истекать кровью. Дженни знала, что кровь, даже своя, только стимулирует Эдвина. Она поняла, что нелепый, худой как скелет ДеМарко обречён, более того, её муж не успокоится, пока морально его не раздавит. Она прекрасно слышала, как Эдвин орал в углу Моралесу: «Не останавливай бой! Я хочу нокаутировать его!»

Несколько раз Дженни была на грани обморока, понимая, что скоро бой закончится, и ей придётся проходить через новые круги ада. Эдвин ужасал её – весь в крови, он носился по рингу как угорелый, чтобы достать голову ДеМарко, чтобы уничтожить его, повалить. То, как он смотрел на соперника, этот взгляд убийцы она видела неоднократно. Сколько раз приходилось ей бегать по квартире, спасаясь от него, запираться в комнате, слышать, как он молотит по двери, как дерево трещит, поддаётся… Она молилась, чтобы дверь всё-таки выдержала, чтобы он не тронул её.

Единственное, что радовало девушку – Эдвин никогда не прикасался к детям. Но ведь и это табу может когда-нибудь быть нарушено… Ведь были времена, когда он и её не трогал, пылинки с неё сдувал. Дженни казалось, что эти времена в далёком прошлом. Теперь это был совсем другой Эдвин, который носился по рингу и лупил мексиканца, на самом деле избивая вовсе не его, а мифического человека, который «лапал его жену, его Дженни». Однажды он признался ей, что так настраивает себя на поединки, что именно эти мысли делают его непобедимым.

Бой с ДеМарко

Когда ДеМарко дал понять, что не собирается продолжать бой, она была единственным человеком из сопровождения венесуэльского чемпиона, который заплакал не от радости.

***

– Да-а, amigo, наливай ещё, – кричал Эдвин в баре, выпивая в сотый раз за победу.

Он пил уже столько времени, что сбился со счёта. Сколько прошло дней после триумфального возвращения на родину? Он понятия не имел. Сейчас важно было только одно – выпить больше, чем этот жирный мудак в кепке, который почему-то решил, что победит его в «дуэли выпивох». Но жиртрест всё пил и пил, казалось, он мог это делать бесконечно.

– Ла-адно, толстяк, твоя взял-ла, – заикаясь, произнёс Эдвин и вынул из кошелька пару купюр. Денег у него всё равно было завались. И будет ещё больше – если он выбьет бой с Пакьяо.

Выйдя из бара, Эдвин на заплетающихся ногах отправился домой. При мыслях о Дженнифер он нахмурился. Все попытки вспомнить, где она была последние несколько дней, ни к чему не привели. Он даже не помнил, что было с ним, что уж о ней-то говорить. Он ведь не только пил, но и баловался коксом. Эдвин считал, что в нокаут можно не только мразей, лапающих его Дженни отправлять, но и собственные мозги. Ведь это так приятно!

Навстречу ему шла влюблённая парочка – совсем ещё молодые люди держались за руки и улыбались. Эдвин почувствовал знакомый зуд в левой руке. Поравнявшись с парнем, который посмел выглядеть счастливым, когда ему было так херово, он выбросил кулак. Девушка завизжала от ужаса, и это была самая приятная для него мелодия, которую он слышал за последнее время. Парень валялся на дороге и конвульсивно дёргался – возможно, этот удар сделает его инвалидом, но Эдвин уже скрылся за поворотом. Ему было всё равно, запомнил его кто-то, или нет. Когда ты на короткой ноге с президентом Венесуэлы, можешь делать что хочешь.

Дома он решил проведать Дженни. Она не встречала его, как раньше. Тогда он попытался войти к ней в комнату, но дверь была закрыта на ключ.

– Дженни, твою мать! – взревел он. – Открывай эту чёртову дверь!

Не получив ответа, он начал бить по двери кулаком, потом попытался высадить её плечом. Но дверь была новая – сколько раз её уже приходилось менять. Вот только зачем – Эдвин никак не мог вспомнить. И продолжал долбить, пока, наконец, не ворвался в комнату жены. Она забилась в дальний угол и дрожала как осиновый лист.

– Блядь, какого хрена ты со мной не здороваешься! – завопил Эдвин. Потом заглянул в шкаф, посмотрел под кровать. – Он что, сбежал? Ну же, признавайся, где твой чёртов любовник, Дженни!

Она не сопротивлялась, когда он начал её бить. Ударив раз, другой, он уже не мог остановиться, особенно когда из носа Дженни пошла кровь. С диким рёвом он наносил всё новые и новые удары.

Потом у него был провал в памяти. Очнулся он в больнице, держа за грудки хлипкого охранника. Тот пытался ему что-то втирать, и он с удивлением посмотрел на Дженни, которая лежала на кровати, под капельницей. Он отбросил охранника в сторону, подошёл к ней, скинул простыню, и увидел чёрную от синяков грудь.

– Это кто тебя так избил? – заорал он. – Покажи мне этого урода, я ему морду набью, я его в асфальт закатаю!

Дженни молча смотрела на него, а потом, дрожащей рукой, показала на дверь и твёрдым голосом произнесла: «Иди вон!»

Эдвин посмотрел на неё, на охранника, и попятился к выходу. Ему казалось, что произошла какая-то ошибка, что он спит, и вот-вот проснётся.

– Именем закона, вы арестованы! – услышал он голос полицейского, но как раз это его не испугало.

За решёткой Эдвин долго не просидел – один звонок команданте всё уладил. Вскоре El Dinamita предстал перед комиссией и признался, что давно уже считает себя алкоголиком. И, конечно же, он готов бороться с этой напастью. И даже согласен провести некоторое время в психиатрической лечебнице. А тут ещё Дженни-умничка дала нужные показания, сообщив следователям, что просто упала с лестницы – оттого у неё и сломались рёбра, одно из которых проткнуло лёгкое.

Самым страшным было то, что сам Эдвин свято верил в эту версию. Ну а из психлечебницы его выпустили уже через неделю, взяв обещание, что он пройдёт реабилитацию на Кубе.

***

Эдвин лихо рассекал по шоссе на байке, за ним, крепко обхватив его руками, сидела Дженни.

Он уже давно оторвался от преследователей. Копы оказались не такими умными, как он думал. Его вообще удивило, как это Уго Чавес разрешил приставить к нему эскорт, хотя он столько сделал для Венесуэлы, для президента лично.

Но зато теперь он держал курс на Валенсию, где собирался устроить засаду для бандитов. Он был уверен, что его хотят убить гангстеры из барио, которых он когда-то обидел. И если копы потеряли его след, то они – вряд ли. Это были тёртые калачи, способные выследить и убить его.

Но с ним был его талисман – тот самый нож, который он когда-то в детстве забрал у убитого человека. Эдвин полез в карман, нащупал нож и сжал его.

– Любимый, остановись, пожалуйста! – закричала Дженни. Она знала, что Эдвин не в себе. Пару часов назад он устроил дебош в баре, избив нескольких посетителей, воткнув одному из них нож в руку.

Насытившись алкоголем и чужой кровью, он прямо там, в туалете, употребил кокс – она это точно знала, потому что когда он вышел из кабинки, то смотрел на неё глазами чужака, маньяка-убийцы.

В моменты особого злоупотребления алкоголем и наркотиками он начинал говорить на каком-то непонятном языке, лишь изредка приходя в себя. В такие моменты он был особенно жестоким.

Первое время, пока они ехали, Эдвин продолжал употреблять непонятные слова, но час назад переключился на привычный испанский. Однако это вовсе не означало, что он стал приходить в себя.

– Дорогая, вот она, жизнь – эта трасса, по которой мы мчимся с тобой, свободные, молодые, красивые! – кричал Эдвин, назло жене увеличивая скорость. – Нам нужно только убить этих мерзавцев, этих malandros! Пако мне как-то сказал, что меня хотят убрать. Да, я кому-то крупно насолил, крошка, и теперь они решили отомстить. Но я не дамся! Мы сбежим с тобой, вот и всё!

И они ехали в ночь, на полной скорости, и рёв мотора был подобен крику. Небо постепенно усеяли звёзды, их появилось так много, словно все они собрались там, наверху, чтобы посмотреть на агонию Эдвина.

Его друг, пятисотлетний индеец, El Inka, руководил им, направлял его, шептал на ухо, что нужно делать, чтобы сохранить свою собственность – Дженни, то сокровище, которое у него хотели забрать сволочи из барио.

Эдвин давно их раскусил. Он понимал, что настоящая их цель – не он, а Дженни. Они убьют его, а жену заберут в рабство.

– Любимый, я так устала, – прошептала Дженни. – Пожалуйста, остановись…

И Эдвин подчинился, когда увидел место, где можно было переночевать – Hotel Intercontinental. Он взял Дженни на руки и отнёс в номер. Уложив жену на кровать, боксёр долго сидел рядышком и любовался её милым лицом. Разве может быть что-то красивее, приятнее, чем то, что он видел? Эдвин заплакал – он представил, каково ему будет, если бандиты, преследовавшие их, добудут такую красоту.

Дженнифер и Эдвин

Он употребил ещё кокса – и вновь сознание помутилось. Ему померещилось, что кто-то лезет в окно, чтобы забрать Дженни. Он выхватил нож и полез к фигуре, тёмной фигуре, что стояла возле окна. Он не мог разглядеть лица, свет был выключен.

– Мразь, я не позволю забрать мою Дженни, – закричал он, и набросился на похитителя, несколько раз ударив его ножом. А потом упал и отрубился.

Наутро у него раскалывалась голова. Он чувствовал, что лежит на чём-то липком. Это была кровь, много крови. Он поднялся, чтобы посмотреть, кому она принадлежала. Увидев мертвеца, он снова упал, ударившись головой о кровать.

Через десять минут метрдотель, стоявший за регистрационной стойкой, услышал стон. К нему шёл Эдвин, человек, за которого он болел всем сердцем у телевизора, когда тот мутузил соперников с флагом Венесуэлы на груди. Для него Эдвин был кумиром, вторым после Уго Чавеса…

Ровно до той фразы, которую Эдвин произнёс, подойдя к стойке и положив на неё красные от крови ладони: «Я убил свою жену!»

Эпилог

Эдвин сидел в углу камеры, очищая свой разум. Всё это время он обманывал себя. Не было никакого индейца, El Inka, в его голове. Не было никаких бандитов, которые преследовали его, чтобы добраться до Дженни. Не было никаких любовников, с которыми Дженни ему изменяла.

Был только он, Эдвин, человек, который отравил жизнь этой хрупкой, прекрасной женщины, подарившей ему сына и дочь.

Он был великим боксёром, но паршивым человеком. Его земной путь завершён.

Когда он падал, убивая себя, то надеялся вознестись к Дженни, в рай. Но падение боксёра продолжилось и после смерти.

Источник: http://www.sports.ru/